Европа, XVIII-XIX вв.
В Европе военный рекрутмент получил новый импульс в эпоху Наполеона. Командиры подразделений отвечали за планирование численности и найм персонала. Особого упоминания заслуживает французский генерал, первый маршал империи Луи Александр Бертье. Он в должности начальника штаба французской армии в Италии в 1795 г. столь четко организовал административную, логистическую и HR-функции, что заслужил высочайшую оценку императора.
Как писал сам Наполеон, будь Бертье с ним под Ватерлоо, он одержал бы победу. Бертье разработал инструкции, регламентировавшие все процедуры и действия подчиненных, а также внутренние коммуникации, что в конечном итоге положительно сказалось на эффективности всей армии. У его подчиненных был ненормированный рабочий день, а отдыхали они только тогда, когда оказывались выполнены все задания.
На первое место Бертье ставил комфорт солдат (front office), а не собственный (back office).
Бертье внес вклад и в обучение военных кадров: с 1764 по 1771 г. он возглавлял военную школу в Гренобле. Выпускники под его командованием и стали костяком наполеоновских войск. Это были блестяще образованные офицеры, прекрасно знавшие историю, географию, картографию.
Но к концу XVIII в. рекрутмент уже не был прерогативой военных. Во Франции и Англии существовали прототипы рекрутинговых агентств, занимавшиеся подбором персонала для колоний. Они привлекали молодых талантливых управленцев для решения интересных задач, а рабочую силу, как в Средние века, набирали из тюрем для выполнения грязной работы.
Командиры подразделений
Определенные традиции подбора кадров складывались в сельском хозяйстве и на государственной службе европейских стран. Большой необходимости в рекрутменте сельскохозяйственного персонала не было до момента появления в этой сфере новых технологий и, как результат, изменения требований к кандидатам. В сельской Англии традиционно попасть на работу в поместье можно было двумя способами:
• родиться там и получить работу благодаря семейным связям;
• быть нанятым в качестве сезонного рабочего.
Вне поместья искали в основном управляющих, к которым предъявлялись определенные требования в части опыта и образования.
Однако постепенно внутренними ресурсами стало невозможно заполнять все вакансии, и возникали новые инструменты поиска и привлечения персонала. Так, садовники имели свое профессиональное объединение — Королевское общество садоводов — с широкой сетью контактов.
Объявления о вакансиях публиковались ими в национальной периодике, что расширяло круг возможных кандидатов и делало рынок труда в этой сфере более мобильным. Было свое издание и у фермеров — The Home Farmer.
Развитие инструментов отбора на государственные должности в Европе XVIII-XIX вв.
Найм на госслужбу по знакомству или протекции (patronage system) требовал от счастливого трудоустроенного выплаты некой суммы. Те, кто заплатить не мог, автоматически исключались из числа кандидатов — так госаппарат терял многих высококвалифицированных специалистов.
Командиры подразделений
В коммерческом же секторе зарплаты росли сообразно достижениям работников и отбор строился на основании опыта и навыков. Таким образом, привлечь на государственные должности высококвалифицированные кадры становилось все сложнее, и в каждой стране была своя специфика.
Например, прусский король Фридрих II с удовольствием продолжал бы, как и раньше, назначать на судейские должности представителей аристократии. Однако в стране невозможно было найти достаточно кандидатов из благородных семей с юридическим образованием и должной квалификацией. Ведь дворянство готовило детей в первую очередь к военной карьере и свысока поглядывало на перспективы университетского образования.
Поэтому к 1770 г. в Пруссии создали систему гражданской службы с квалификационными экзаменами на все высокие государственные должности, а с 1808 г. ввели обязательное требование к университетскому диплому. Так начала формироваться система отбора по профессиональным качествам и опыту.
В Великобритании система патронажа сохранилась дольше, делая госслужбу прерогативой аристократии. Однако с образованием дело обстояло лучше: английское дворянство получало университетское образование с конца XVI в. Тем не менее в Великобритании система конкурсных экзаменов была введена только в 1870 г. Это открыло двери на госслужбу новому классу профессионалов с высоким уровнем академических знаний и мотивацией к карьерному развитию.
В XIX в. в Европе появились и первые в современном понимании законы, регулирующие трудовые отношения. В Великобритании в 1802-1897 гг. было принято множество так называемых Фабричных законов и Законы о хозяине и слуге (первый датируется 1823 г.). Кроме того, Великобритания задала хороший тон в части страхования работников (закон о страховании жизни 1866 г., Life Insurance Act 1866). Главная
Командиры подразделений
По мере развития промышленности и автоматизации производственных процессов возрастала потребность в большом количестве квалифицированных специалистов. Это в конечном итоге и способствовало появлению в середине XIX в. специализированных частных фирм, занимавшихся поиском и отбором персонала за вознаграждение. Так было положено начало кадровой индустрии в современном понимании.
НАЙМ ИЛИ НАЕМ?
Все словари на этот вопрос отвечают однозначно: именительный падеж — «наем», родительный — «найма». Однако язык, в том числе и профессиональные термины, — не застывшая лава, а поле для развития. В современной российской кадровой индустрии, казалось бы, правильный термин «наем» используется крайне редко.
Прижилось более благозвучное слово — «найм». Никто не хочет «украсить» резюме фразой «отвечал за наём персонала». Автор попросил издательство пойти в этом вопросе наперекор правилам русского языка, поэтому у нас в книге — «найм».
ФАБРИЧНЫЕ ЗАКОНЫ ВЕЛИКОБРИТАНИИ
1802
Акт о здоровье и нравственности подмастерий
Распространялся на определенные категории работников ткацких фабрик. Ограничивал рабочий день 12 часами, запрещал труд в ночное время. Обязывал работодателей контролировать посещение детьми школы, обеспечивать рабочей одеждой и жильем. Для крупных фабрик с численностью работников свыше 20 человек требовалось наличие систем вентиляции, а дважды в год — косметический ремонт рабочих помещений (побелка).
Командиры подразделений
1823
Закон о хозяине и слуге
Регулировал отношения между наемными рабочими и работодателями, в основном защищая интересы последних. От работников требовались полная лояльность и подчинение требованиям хозяина. Особое внимание уделялось вопросам производственной дисциплины. Устанавливался запрет на профсоюзные объединения. Нарушителей ждали суд и суровое наказание вплоть до тюремного заключения.
1833
Фабричный акт
Регулировал трудовые отношения на текстильных фабриках и кружевных мануфактурах. Запрещал найм детей до 9 лет. Ограничивал рабочий день детей до 13 лет 9 часами в день / 48 в неделю. Работникам моложе 18 лет не полагались ночные смены. Разрешалось использование детского труда в две 8-часовые смены в день. Контролировали соблюдение закона 4 инспектора.
1897
Акт о компенсации работникам
Обязывал работодателей осуществлять материальные выплаты рабочим, получившим травмы на производстве.
А. Оссовецкий (Москва). Русско-белорусский словарь
Кроме нарушения словообразовательной перспективы, такой алфавитно-гнездовой принцип расположения слов создает и практические неудобства пользования словарем. В самом деле, где логика в том, чтобы, например, слово издержать искать в словарной статье издержанный, а слово изглаженный — в словарной статье изгладить? Алфавитный принцип расположения слов, накладываясь на гнездовой, приводит к нарушению цельности и последовательности самой структуры гнезд. В одних случаях все слова одного корня входят в одну словарную статью, в других случаях однокоренные слова входят в две или даже в несколько статей. Например, слова гвоздарный, гвоздарь, гвоздильный, гвоздить, гвоздодёр, гвоздь являются заглавными в разных статьях, хотя это оправдано только по отношению к слову гвоздить. Получилось это только потому, что по алфавиту между этими словами находятся слова гвоздика и гвоздичный, тоже помещенные в разные статьи. В разных статьях находятся такие -близкие и сохранившие все структурно-семантические связи слова, как галка, галочий, галчонок’, творение, творец, творчество’, темнота, темный, темь’, терпение, терпеть, терпимо’, теснить, тесниться, тесно’, томить-, томление’, топтание, топтать. II таких примеров очень много.
Однако основной недостаток применения гнездового принципа расположения слов в рецензируемом словаре заключается не столько в том, что многие однокоренные и близкие по значению слова попали в разные гнезда, а в том, что сами гнезда в словаре неодинаковы по своей структуре.
Помещение слов в одном гнезде должно быть мотивировано живыми структурно-семантическими связями слов в современном языке. С этой точки зрения не все словарные гнезда рецензируемого словаря представляют собой единство. Например, в статье машинист приводится в качестве производного слова машинистка, хотя эти слова и разошлись в своих значениях. В «Толковом словаре» под редакцией Д. Н. Ушакова слово машинистка толкуется без ссылок на слово машинист. В статье кандидат приводится слово кандидатка, хотя эти слова соотносительны только в одном значении. В данном случае составители словаря некритически следовали «Толковому словарю», где слово кандидатка неправильно толкуется как «кандидат женского рода». Разошлись в значениях и слова касание и касательство, помещенные составителями рецензируемого словаря в одном гнезде.
Одним из важных теоретических вопросов, с которым неизбежно сталкиваются составители словарей, является вопрос об омонимии, т. е. о семантической границе слова. Очень часто практически трудно определить, имеем ли мы дело с особым значением слова или с его омонимом. Правда, следует отметить, что и теоретически эта проблема разработана очень слабо, составители не могли воспользоваться сколько-нибудь четкими и определенными критериями для выделения омонимов в каждом конкретном случае, потому что во многих словарях вопрос об омонимах решается по-разному. Например, в «Толковом словаре» под редакцией. Д. Н. Ушакова заметна тенденция дифференцировать значения слова, не выделяя омонимов. Наоборот, в «Словаре русского языка», составленном С. И. Ожеговым, многие значения слов, указанные в «Толковом словаре», квалифицируются как омонимы. Составители русско-белорусского словаря не предлагают своего, хотя бы частичного, решения проблемы омонимии на белорусском материале и предпочитают следовать в этом вопросе за «Словарем русского языка», составленным С. И. Ожеговым. См. слова кабан, кавалер, казачок, капот, класс, колкий, колода, колония, колонка, колонна и др., в которых «Толковый словарь» различает по два или несколько значений, а «Словарь русского языка» эти значения рассматривает как омонимы. Вопрос же о том, верно или неверно разрешена проблема омонимии в «Толковом словаре» или в «Словаре русского языка», выходит за пределы данной рецензии.
Большое значение для качества двуязычного словаря, взятого в целом, имеет качество перевода представленных в нем русских слов на белорусский язык. Л. В. Щерба писал по этому поводу: «… слова одного языка не просто соответствуют словам другого языка, а находятся с ними в весьма сложных и многообразных отношениях. Это обстоятельство делает „составление“ дифференциальных (т. е. двуязычных) словарей делом исключительно трудным…» . Специфические трудности возникают при составлении двуязычного словаря на материале близкородственных языков. Правда,, словам одного из таких языков сравнительно легко найти наиболее адекватные эквиваленты в другом языке, однако близость языков может привести к стиранию тонких семантических оттенков, свойственных какому-нибудь слову в одном языке и отсутствующих в другом языке. Поэтому особую важность имеет перевод не только слов, но и отдельных словосочетаний, включающих в себя переводимое слово. В рецензируемом1 словаре во многие статьи включены и словосочетания, которые переводятся на белорусский язык. Например, в словарной статье масло дан перевод не только разных значений этого слова, но и целого ряда словосочетаний с главным словом масло: топленое масло, вазелиновое масло, купоросное масло, летучее масло, миндальное масло и др.; в словарной статье мост даны также переводы словосочетаний железнодорожный мост, арочный мост, цепной мост, понтонный мост и др. Однако включение в словарную статью большого количества словосочетаний с переводимым словом и перевод этих словосочетаний оправданы лишь в том случае, если в этих словосочетаниях выявляются дополнительные оттенки значения слова или его семантические связи с другими словами или же если в сочетании с различными словами заглавное слово переводится разными словами. Например, второе значение слова кататься переводится словами катацца, ездзщъ, ваещца’, перевод иллюстрируется примерами: катацца (ездеть) верхам, катацца (вазщца) на лодцы; однако словосочетание кататься на коньках переводится также и словосочетанием коузацца на канъках; помещение в словаре последнего словосочетания необходимо. Во многих словарных статьях рецензируемого словаря материал словосочетаний служит именно этим целям, однако в ряде словарных статей этот материал не несет такой функции, и поэтому приведение большого количества словосочетаний не представляется необходимым.
В качестве примера можно привести словарную статью катать. Первое значение этого слова переводится словом качаць. Перевод точный и совершенно не требующий приведения словосочетаний, в которых не содержится никаких указаний на какие-либо дополнительные оттенки значений или на ограниченность связей слова качаць по сравнению с катать’. Такие «незамкнутые» ряды словосочетаний можно пополнять любым количеством примеров, однако без ощутительной пользы для полноты и точности перевода.
Русско-белорусский словарь должен дать не только точные белорусские эквиваленты русских слов, не только точный перевод, но он должен также включить в себя и семантическую разработку слов, т. е. выделение значений и оттенков значений,, особенно в белорусской части. Излишне доказывать, насколько подробная семантическая разработка слова помогает пользоваться словарем, в частности, при работе над переводом.
В рецензируемом словаре слова подвергаются семантической разработке лишь тогда, когда разные значения русского слова переводятся разными белорусскими словами. Если же с точки зрения составителей все значения русского слова переводятся одним белорусским словом, то в этих случаях помета в «разн. знач.» заменяет собой семантическую разработку слова. Иногда в словаре дается перевод не всех значений, а лишь главнейших, остальные объединяются указанной пометой. Таким образом, во всех таких случаях слово семантически не разработано ни в русской, ни в белорусской части или же разработано неполно. Примером может служить словарная статья камень, где все значения этого слова, которых в «Толковом словаре» под ред. Д. Н. Ушакова насчитывается шесть, скрыты под пометой «в разн. знач.». См. также словарную статью корень и многие другие. >
Положительной чертой рецензируемого словаря следует считать переводы фразеологических единиц русского языка при помощи аналогичных единиц белорусского языка. Однако в этих случаях нужно быть очень осторожным, потому что при таком переводе могут быть упущены какие-либо оттенки значения или же, наоборот, в переведенном фразеологизме может появиться оттенок, отсутствующий в оригинале. Например, развесистая клюква (с пометой «шутл.») переводится— на вярбе грушы, вярбреыя грушы, т. е. рассказывание небылиц, вранье. В переводе упущен семантический оттенок, который имеется у фразеологизма развесистая клюква (вранье, проистекающее из-за плохого знакомства с тем, о чем рассказывается); развесистой клюквой обычно называли всевозможные фантастические россказни иностранцев о России.
Весьма сложную проблему, имеющую большое значение не только для теории лексикографии, но и для лексикологии, представляет собой стилистическая характеристика лексики. Большой материал, собранный в словарях и оцененный с стилистической точки зрения, может показать, из каких принципов исходили составители того или иного конкретного словаря.
Система стилистических помет русско-белорусского словаря довольно точно воспроизводит таковую в «Толковом словаре» под редакцией Д. Н. Ушакова. В рецензируемом словаре стилистические пометы разного характера употребляются очень широко. Они указывают на соотнесенность того или иного слова с различными по происхождению и по стилистической окраске пластами: просторечием, разговорным языком, пластом слов, вошедших в литературный язык из народных говоров, но все же осознаваемых в нем как диалектизмы, и т. п. Система стилистических помет в рецензируемом словаре, как видим, очень разнообразна, однако не ясно, к какой части словаря, русской или белорусской, она относится. Специальный анализ материала словаря показывает, что в одних случаях стилистическая характеристика относится только к русскому слову, а в других — и к русскому, и к белорусскому. Таким образом, говорить о наличии достаточной или последовательной стилистической характеристики белорусских слов нельзя, подобная характеристика представлена только для русских слов. Отсутствие указаний на то, в каких случаях стилистические пометы относятся только к русским словам, а когда также и к белорусским, затрудняет использование и тех помет, которые в словаре имеются. Пользующемуся словарем приходится самому решать этот вопрос в каждом конкретном случае, исходя из противоречивых показаний самого материала. Только по поводу терминологической лексики можно со всей определенностью сказать, что имеющиеся стилистические пометы относятся как к русским, так и белорусским словам, потому что эти пометы указывают на термин. В тех же случаях, когда стилистическая помета имеет оценочный ИЛИ запретительный характер, стилистическая характеристика белорусского слова остается неясной.
Таким образом, с большим сожалением приходится констатировать, что белорусские слова, впервые собранные в таком большом и серьезном издании, каким является рецензируемый словарь, оказались в подавляющем большинстве случаев лишенными какой бы то ни было стилистической характеристики.
Приведем некоторые примеры.
Слово мелочишка имеет помету «разг.» (разговорное), слово мелочь в 3-м значении {«пустяк») никакой пометы не имеет. Переводятся же оба эти слова белорусским словом дробязъ. Пользующийся словарем может сделать заключение, что либо слово дробязъ может также иметь и оттенок разговорности (т. е. что у этого слова есть, если можно так сказать, стилистический «омоним»), либо что слово дробязь неточно передает значение одного из русских слов. В нашем примере слово дробязъ не передает оттенка разговорности, который имеет значение слово мелочишка.
Еще пример. Слово милашка, снабженное пометой «разг.», переводится словом милая; этим же словом переводится слово милая, не имеющее никакой пометки. Из сопоставления словарных статей милашка ж милая естественно сделать вывод, что помета «разг.» характеризует только русское слово. Аналогичная картина со словом кладоука, которым переводятся русские слова кладовка, кладовушка (с пометой «разг.») и кладовая (без этой пометы). С другой стороны, как уже говорилось, встречается немало примеров, когда оценочные или запретительные пометы несомненно относятся и к русским, и к белорусским словам.
При пользовании пометой «уст.» (устарелое) составители русско-белорусского словаря в ряде случаев смешивают слова с реалиями, т. е. с теми понятиями или предметами, которые эти слова обозначают, и не считаются с тем, что хотя соответствующие реалии и устарели, слова, их обозначающие, продолжают сохраняться в составе лексики современного языка при сужении круга их употребления. Например, пометой «уст.» снабжены такие слова, как кабак, кадет, (воен.), казакин, камергер, камердинер, камер-юнкер, колет, конка, конфирмация, корчма, лейб-медик и многие другие. В этих случаях стилистическая помета, по всей видимости, относится как к русским, так и к белорусским словам. В тех же случая^, где помета «уст.» употреблена правильно, т. е. ею снабжено действительно устарелое слово, она относится только к русскому слову, например: ланита — шчака.
Нередко остается неясным, характеризует ли помета «уст.» только заглавное слово словарной статьи или также все слова данного гнезда, так как в одних случаях этой пометой снабжено только заглавное слово, а в других — также и остальные слова данного гнезда. Например, слова камергер и камер-юнкер снабжены пометой «уст.», а кантонист — пометой «ист.» (историческое), слова же камергерский, камер-юнкерский, кантонистский не имеют помет; слово миротворец, которое является заглавным, а также приведенные в этом же гнезде слова миротворный и миротворческий квалифицируются соответствующими пометами как устарелые. По-видимому, только к русским словам относятся пометы, квалифицирующие слова как фольклорные, пренебрежительные и т. д.
Одна и та же помета употребляется в словаре с разным значением. Например, помета «ист.» при словах аутодафе, капер, каравелла и многих других указывает, что данные понятия и предметы относятся к области прошлого; эта же помета при словосочетании каменный век, указывает на термин исторической науки.
Анализ системы стилистических помет русско-белорусского словаря показывает, что у составителей его не было заранее составленного плана, какие слова характеризовать стилистически, а каюте нет. Кроме того, составители проявили в этом вопросе- очень большую и, может быть, неоправданную осторожность, снабжая стилистическими пометами лишь те белорусские слова, относительно которых не могло быть колебаний, и наиболее последовательно отмечая лишь терминологическую лексику. Что же касается определения экспрессивно-эмоциональных оттенков значения ( «разг.», «прост.» и др.) или тех помет, которые имеют в известной степени нормативный характер («уст.», «ист.»), то для белорусских слов они почти не даются. Белорусская лексика словаря оказалась не охарактеризованной в весьма существенном отношении.
Пользуясь для стилистической характеристики русских слов, как уже говорилось, пометами «Толкового словаря» под ред. Д. Н. Ушакова, составители нередко- проявляют слишком большую зависимость от этого последнего и не проявляют достаточной заботы о том, чтобы употребление той или иной пометы согласовалось с белорусским переводом. Так, в «Толковом словаре» с пометой «обл.» помещено слово кувшинчик, обозначающее растение, которое в литературном языке называется кувшинкой. В русско-белорусском словаре тоже есть слово кувшинчик и тоже- с пометой «обл.», которое, однако, переводится словом збанок, збаночак (маленький кувшин). Помета «обл.» явно попала сюда по недоразумению: составители механически перенесли ее в свой словарь из «Толкового словаря», где эта помета правильно характеризует слово кувшинчик (водяное растение, а не маленький кувшин!) и форму родительного падежа единственного числа кувшина вместо литературного кувшина.
Итак, в общем решении вопроса о стилистической характеристике слов составители не сделали заметного шага вперед. Но они не сделали и того, что обязательно должны были сделать в этом направлении: систему стилистических помет они должны были расширить и распространить на белорусскую часть словаря. Тогда эта система хотя бы и не самостоятельно разработанных стилистических помет, несовершенная в ряде отношений, по крайней мере, была бы еще раз проверена в практическом применении. Для белорусского языка это, несомненно, было бы очень полезно, потому что в этом случае значительная часть белорусской лексики подвергалась бы стилистической квалификации, что сыграло бы большую роль при уточнении норм белорусского литературного языка.
Что же касается общей проблемы стилистических помет в словарях, то теоретически она тоже никак не решается на материале русско-белорусского словаря, несмотря на все предпосылки к этому.
В непосредственной связи с проблемой стилистической характеристики слов находится проблема нормативной оценки лексики. Вопросы нормализации вообще- имеют важное значение, по отношению же к литературным языкам с относительно недавней историей они приобретают особый смысл и значение, поскольку в этих языках обычны весьма значительные колебания в лексике, отсутствуют достаточно точные критерии для разграничения литературной и диалектной лексики и разграничения различных случаев стилистического употребления слов. Поэтому двуязычный словарь, построенный на материале русского языка и языка национального со сравнительно’ недавно оформившейся литературной формой его, должен в большой степени способствовать разрешению проблемы нормализации в сфере лексики национального языка, т. е. способствовать окончательному отбору и закреплению слов за литературным языком. Такой словарь должен способствовать установлению также грамматических и словообразовательных норм, хотя в силу специфики материала в словаре установление этих норм возможно в значительно более узких рамках, в особенности по отношению к нормам грамматическим. В «общем же роль русско-национального словаря в деле установления лексических, а также грамматических и словообразовательных норм национального языка — огромна.
Все сказанное выше имеет прямое и непосредственное отношение к русско-белорусскому словарю. Одна из его задач — это установление лексических норм белорусского языка, а отчасти и норм грамматических и словообразовательных.
Лексика белорусского литературного языка развивалась очень неравномерно. В дореволюционное время развитие это было односторонним — расширялась только сфера бытовой лексики и лексики, представленной в языке художественной литературы, в то время как лексика других стилей (публицистического, научного, делового) в связи с отсутствием развития самих этих стилей почти совсем не развивалась. «Объясняется это тем, что белорусский народ не имел своей государственности, не вел дипломатической и служебной переписки, не издавал законов на родном языке, не имел права пользоваться им не только в высшей, но и в начальной школе» (Предисловие, стр. 6). Только после Октября, когда белорусский язык стал государственным языком,, его развитие стало равномерным и интенсивным. «В результате Октябрьской революции впервые за всю историю получил свою государственность и белорусский народ, а его язык поднялся до уровня государственного, стал равноправным среди других языков народов Советского Союза. Такой высокой социальной, политической и культурной функции белорусский язык не выполнял на протяжении всего предшествующего пути своего развития».
Таким образом, за сравнительно короткий период в белорусский литературный язык влилось очень много новых слов, обозначающих новые понятия и новые идеи. Большую роль в обогащении лексики белорусского литературного языка сыграл русский язык. Возникла насущная необходимость отобрать все удачное, живое, продуктивное в области лексики и создать или закрепить лексические нормы. Работа, как видим, огромная, с ней коллектив составителей справился удачно.
Трудность заключалась также в том, что составители почти не имели возможности использовать традицию, опыт предшественников, потому что словарь, подобный рецензируемому, создан в белорусской лексикографии впервые. Тем более велика заслуга составителей, создавших впервые в истории белорусской лексикографии словарь, который, несомненно, сыграет выдающуюся роль в дальнейшем развитии и усовершенствовании белорусского литературного языка.
Коллектив составителей отчетливо представлял себе, что нормативность является одной из важнейших задач при работе над словарем. «Словарь, особенно в белорусской своей части,— говорится в «Предисловии»,— ставит себе и задачи нормативного порядка: он должен быть в некотором роде справочником, указывающим круг употребления того или другого слова, его грамматические формы, ударение и написание» (стр. 5). Нужно отметить, что составители русско-белорусского словаря в общем справились с задачей реализации намеченного ими нормализаторского плана.
Вопрос разграничения лексики литературного языка и лексики диалектной весьма актуален в применении к белорусскому литературному языку. Поэтому с особой тщательностью и вниманием составители должны были отнестись к квалификации того или иного слова как областного, потому что этот вопрос тесно связан с общей проблемой нормализации литературного языка.
К сожалению, наряду с правильным использованием в словаре соответствующей пометы, встречаются случаи, когда читатель испытывает некоторое недоумение. Нужно думать, что слова с пометой «обл.» не входят в состав лексики белорусского литературного языка, а если и входят, то все же осознаются в его составе как диалектизмы. Однако эта помета дается при русском слове, поэтому не ясно, является ли соответствующее белорусское слово тоже областным. Например, при слове кочет есть помета «обл.», но значит ли это, что и белорусское слово певенъ, которым переводится первое значение слова кочет, тоже является областным. Видимо, нет, потому что слово петух (слово литературного русского языка) переводится тем же словом певенъ; 2-е значение слова кочет («уключина») переводится словом кочат, причем оцять-таки не ясно, является ли последнее диалектизмом или нет: слово уключина, не имеющее никаких помет, переводится словами уключина и кочат. При словах курёнок и кутёнок есть помета «обл.», которая, видимо, относится только к русским словам, потому что соответствующими им белорусскими словами кураня и шчаня переводятся также и слова литературного языка цыпленок и щенок. Таким образом, помета «обл.» не дает возможности определить, является ли белорусское слово, которым переводится русский диалектизм, тоже областным или же белорусское слово — это всего лишь литературный синоним белорусского диалектизма, эквивалентного диалектизму русскому.
В составе каждого литературного языка есть такие диалектизмы, которые понятны каждому говорящему на этом языке и которые употребляются в литературном языке, сохраняя при этом свой диалектный характер. Этот слой диалектизмов с помощью «Толкового словаря» под ред. Д. Н. Ушакова выделен в русской части словаря, но никак не выделен в соответствующей белорусской части.
В многих случаях остается неясным, каким белорусским словом, диалектным или не диалектным, переводится диалектное слово русской части. Поэтому уровень нормативности в белорусской части ниже, чем в русской. Тем не менее русско-белорусский словарь, конечно, будет в сильнейшей мере способствовать более четкому определению границ литературной лексики и отграничению ее от лексики диалектной, потому что уже самый факт помещения в словаре того или иного белорусского слова без помет запретительного характера свидетельствует о принадлежности этого слова к лексике литературного языка.
В доступных пределах словарь должен также способствовать стабилизации грамматических норм. Это особенно важно тогда, когда нормы литературного языка еще недостаточно укрепились и не стали единственно возможными. В полной мере это относится и к белорусскому литературному языку. В качестве примера можно привести хотя бы формы родительного падежа единственного числа существительных мужского рода на -а и на — у. Между обеими формами есть семантическое различие, довольно четко разграничиваемое теоретически, однако на практике обе формы часто употребляются безразлично, создавая ненужный разнобой . В русско-белорусском словаре после переводов указывается форма родительного падежа, которая и получает значение грамматической нормы.
В некоторых случаях составители словаря не решаются выбрать одну из двух возможных форм или не располагают достаточными данными для этого и переводят одну русскую форму двумя белорусскими, предоставляя пользующемуся словарем самому выбрать одну из них. Например, местоимение этот в женском роде переводится гата и гзтая, в среднем роде гзта и гэтае сегодня переводится сягоння и сёння и т. д.
Интересный вопрос представляет собой употребление в современном белорусском языке причастий. В последнее время под влиянием русского языка причастия в синтаксической функции определения начинают все шире употребляться в белорусском литературном языке. Русско-белорусский словарь вносит известную определенность в этот вопрос, приводя многие причастия, что нужно рассматривать как введение этих последних в норму белорусского литературного языка: решаючы (ср. решающий фактор), труючыя органы (ср. руководящий работник), даеючая арм1я, шагаючы (ср. шагающий экскаватор) и многие другие.
Известную упорядоченность вносит русско-белорусский словарь и в словообразование. Остановлюсь лишь на нескольких примерах. В цитированной выше статье М. Г. Булахов пишет: «Со всей очевидностью выявляется необходимость нормализовать также способы словообразования разных частей речи. Это обусловливается опять- таки наличием разнобоя, скажем, при образовании глагольных и именных форм при помощи суффиксов: -ьравацъ, -аеацъ, -явацъ, ~1раванне, -аванне, -яванне. Например, одни авторы употребляют формы дыстыляеаны, грануляваны, Ьзаляваны, нацыялЬва- ваны (а соответствующие формы инфинитивов, существительных), другие авторы подобные слова употребляют с элементом -1р- в суффиксе…» . Вопрос об употреблении слов с элементом -ир- в суффиксе или без него решается в каждом отдельном случае, т. е. словарно. В русско-белорусском словаре можно подметить тенденцию употреблять эти суффиксы без элемента -ир-, во всяком случае, таких примеров большинство: калъкавацъ, квал1ф1каваць, кадыфЫавацъ, калектые1завацъ, камбтавацъ, камшляваць и т. д. Примеров с элементом -ир- в суффиксе значительно меньше. Иногда с наличием или отсутствием элемента -ир- в суффиксе составители связывают разные значения слова. Например, сельскохозяйственный термин компостировать переводится словом кампаставацъ, а компостировать как железнодорожный термин переводится словом кампастроватъ. Такое разграничение выглядит несколько искусственно.
*
Коллектив составителей русско-белорусского словаря проделал огромную работу, которая имеет очень большое научно-общественное значение. Впервые в истории белорусского языкознания создан научный словарь, охватывающий такое большое количество лексики белорусского литературного языка Тем самым сделан большой вклад в дело нормализации белорусского литературного языка в области лексики, а также словообразования и отчасти грамматики. По отношению к литературному языку с недавней историей, каким является белорусский литературный язык, значение такого словаря трудно переоценить.
Естественно, что в таком большом деле составители не избежали отдельных ошибок, что весьма понятно, так как у них не было заслуживающих внимания предшественников в белорусской лексикографии. Однако не частные промахи и неточности определяют значение рецензируемого словаря, а большой и доброкачественный материал, обработанный в соответствии с современными требованиями лексикографии. Русско-белорусский словарь — большая творческая победа белорусских лексикографов, создавших на материале белорусского литературного языка первый словарь научного типа.